Крестовоздвиженский монастырь
Вторая история из цикла
«Порталы истории» – рассказ о самом старом женском монастыре Саратова, о сестре декабриста, открывшей первую в городе школу для девочек,
и гостинице, построенной на костях знаменитых саратовцев.
«Порталы истории» – рассказ о самом старом женском монастыре Саратова, о сестре декабриста, открывшей первую в городе школу для девочек,
и гостинице, построенной на костях знаменитых саратовцев.
НЕКОММЕРЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ «МОСКВА – САРАТОВ» И ФОНД «ГОРОД В РАЗВИТИИ»
ПРЕДСТАВЛЯЮТ ПРОЕКТ
ПРЕДСТАВЛЯЮТ ПРОЕКТ
«ПОРТАЛЫ ИСТОРИИ»
Логотип Алексея Кашанина
В 2015 году стартовал новый проект «Саратовская крепость: рассредоточенный музей города», призванный обратить особое внимание на тот участок городской территории, где в XVII веке расположился «третий Саратов». Предполагается превратить эту часть Саратова в своеобразный музей истории города – музей под открытым небом, смотрителями-проводниками-хранителями и владельцами которого станут сами жители. Мы же решили расширить исторические рамки этого проекта, обратив внимание на одно из самых красивых мест Саратова – Набережную Космонавтов. Мы хотим превратить обычные проходные арки в домах по Набережной – из двора на улицу – в «порталы истории», сделать их проходами на берег Волги старого Саратова. Одним из таких музейных залов станет арка в доме № 6 – сохранившаяся часть Воздвиженского взвоза, названного так по монастырю, которого больше нет.
1
На левом берегу
ИСТОРИЯ РОЖДЕНИЯ МОНАСТЫРЯ
Рисунок Адама Олеария левобережного Саратова
Несколько столетий в саратовском краеведении не возникало споров о дате основания женского Крестовоздвиженского моныстыря. Возник он на левом берегу в т.н. «втором Саратове», отстроенном заново либо в 1617 году (традиционная датировка), либо в 1615-м (версия из книги протоиерея Михаила Беликова «Старый собор и Старый город», к которой мы часто будем здесь обращаться), после того, как «первый Саратов» погиб в огне пожара. И в классическом труде В. Юрьева, посвященном истории монастыря и изданном в 1902 году, и во всех последующих работах указывается, что первое документальное упоминание об этой обители относится к 1661 г., когда царём Алексеем Михайловичем было пожаловано старице Дорофее и 29 сестрам ежегодное денежное жалованье и хлебная руга из «наших саратовских денежных доходов».
От внимания большинства краеведов странным образом ускользнула находка саратовского историка Александра Гераклитова, установившего более раннюю дату основания монастыря. Вот что пишет в своей книге отец Михаил Беликов: «К середине XVII века относятся и первые упоминания о саратовском женском монастыре. В книгах Печатного приказа говорится, что 22 июня 1646 года «по челобитью с Саратова Воздвиженского девичья монастыря старицы Соломаниды с сестрами велено попу Воздвиженского монастыря государево жалованье денежное и хлебное ругу давать». К сожалению, из этого документа невозможно установить точную дату учреждения женского монастыря в левобережном Саратове. Во всяком случае, в 40‑х годах XVII века он уже существовал и возглавлялся монахиней — старшей сестрой, или, как тогда говорили, строительницей. В нем было несколько сестёр, имелся и Крестовоздвиженский монастырский храм со священником.
О том, где располагался женский монастырь, можно заключить из упоминания в «Саратовской летописи» Духовникова и Хованского о разрешении в 1651 году в Саратове в подгородной Воздвиженской слободе откупщику Гришке Михайлову «поставить избы да ледник для продажи кабацкого питья». Причем из документа видно, что эта слобода находилась под городом «за кабацкими вороты», где раньше был «кабацких винных запасов выход», а во время дачи грамоты стояла «богоделанная изба», которую велено было отдать откупщику Михайлову «под выход». Поскольку эта слобода могла получить свое название только от Воздвиженского монастыря и располагалась в непосредственной близости от городских стен — «за кабацкими вороты», то отсюда можно заключить, что и монастырь находился, вероятно, также за городом, в непосредственной близости от него.
13 октября 1661 года царь Алексей Михайлович в грамоте саратовскому воеводе Ивану Ивановичу Касогову определяет саратовскому женскому монастырю свое государево жалованье: «Пожаловали Мы, Великий государь, Саратовского девича монастыря старице Дорофеи с сестрами, велели им нашего государского жалования, годовые денежные и хлебные руги учинить против Свияжского Ивановского девича монастыря игуменье, которую того монастыря все сестры впредь выберут и Астраханский и Терский Архиепископ благословит, денег 2 рубли, да хлеба по чети ржи, да двеж чети овса, а редовым 29 старицам денег по полтора рубли да хлеба по полторы чети ржи, да по полторыж чети овса старице на год, и то наше Великого государя жалованье денежною и хлебною ругу игуменье и 29 редовым старицам указали Мы, Великий государь, давать ежегодь, безпереводно из наших из саратовских денежных доходов, а которые в том монастыре учнут внов старица и тем старицам ждать выбылых мест, а о нашем Великого государя хлебном жалованье им игуменье и старицам велено послать наша Великаго государя грамота».
Из данного документа видно, что до 1661 года Воздвиженский монастырь не получал руги <жалования> и, скорее всего, монахини жили до этого времени на «доброхотные даяния благочестивых дателей», а также «от своих трудов и рукоделия». Кроме того, увеличение насельниц привело к повышению официального статуса монастыря, так как с 1661 года он должен был управляться уже не строительницей, а игуменией, которую сестры должны были избрать из своей среды и которую должен был возвести в игуменскую степень Астраханский архиепископ.
О том, как выглядели в то время наши монастыри, какими были их храмы и другие здания, нет никаких сведений. Но вряд ли они чем-либо отличались по своему устройству от массы небольших монастырей, описания которых
имеются в различных источниках. Как правило, в таком монастыре был один (редко — два) небольшой храм, носивший то же наименование, что и монастырь. Иногда монастырский храм имел один или два придела. <...> На территории монастыря располагались келья игумена <или игуменьи> (как правило, отдельный дом), один или несколько келейных корпусов, трапезная, поварня, конюшня, амбары и другие хозяйственные службы. Все строения обычно были деревянными и обязательно обносились деревянной стеной или забором с двумя воротами — святыми (парадными) и въездными. Часто монастырь имел в городе «на торгу» или на пристани, или на въездах в город одну или несколько небольших деревянных часовен с иконами или поклонными крестами, где осуществлялась продажа свечей, заказывались молебны и другие «потребы» и собирались пожертвования от «доброхотных дателей» на монастырские нужды». (Из книги Михаила Беликова «Старый собор и Старый город»).
От внимания большинства краеведов странным образом ускользнула находка саратовского историка Александра Гераклитова, установившего более раннюю дату основания монастыря. Вот что пишет в своей книге отец Михаил Беликов: «К середине XVII века относятся и первые упоминания о саратовском женском монастыре. В книгах Печатного приказа говорится, что 22 июня 1646 года «по челобитью с Саратова Воздвиженского девичья монастыря старицы Соломаниды с сестрами велено попу Воздвиженского монастыря государево жалованье денежное и хлебное ругу давать». К сожалению, из этого документа невозможно установить точную дату учреждения женского монастыря в левобережном Саратове. Во всяком случае, в 40‑х годах XVII века он уже существовал и возглавлялся монахиней — старшей сестрой, или, как тогда говорили, строительницей. В нем было несколько сестёр, имелся и Крестовоздвиженский монастырский храм со священником.
О том, где располагался женский монастырь, можно заключить из упоминания в «Саратовской летописи» Духовникова и Хованского о разрешении в 1651 году в Саратове в подгородной Воздвиженской слободе откупщику Гришке Михайлову «поставить избы да ледник для продажи кабацкого питья». Причем из документа видно, что эта слобода находилась под городом «за кабацкими вороты», где раньше был «кабацких винных запасов выход», а во время дачи грамоты стояла «богоделанная изба», которую велено было отдать откупщику Михайлову «под выход». Поскольку эта слобода могла получить свое название только от Воздвиженского монастыря и располагалась в непосредственной близости от городских стен — «за кабацкими вороты», то отсюда можно заключить, что и монастырь находился, вероятно, также за городом, в непосредственной близости от него.
13 октября 1661 года царь Алексей Михайлович в грамоте саратовскому воеводе Ивану Ивановичу Касогову определяет саратовскому женскому монастырю свое государево жалованье: «Пожаловали Мы, Великий государь, Саратовского девича монастыря старице Дорофеи с сестрами, велели им нашего государского жалования, годовые денежные и хлебные руги учинить против Свияжского Ивановского девича монастыря игуменье, которую того монастыря все сестры впредь выберут и Астраханский и Терский Архиепископ благословит, денег 2 рубли, да хлеба по чети ржи, да двеж чети овса, а редовым 29 старицам денег по полтора рубли да хлеба по полторы чети ржи, да по полторыж чети овса старице на год, и то наше Великого государя жалованье денежною и хлебною ругу игуменье и 29 редовым старицам указали Мы, Великий государь, давать ежегодь, безпереводно из наших из саратовских денежных доходов, а которые в том монастыре учнут внов старица и тем старицам ждать выбылых мест, а о нашем Великого государя хлебном жалованье им игуменье и старицам велено послать наша Великаго государя грамота».
Из данного документа видно, что до 1661 года Воздвиженский монастырь не получал руги <жалования> и, скорее всего, монахини жили до этого времени на «доброхотные даяния благочестивых дателей», а также «от своих трудов и рукоделия». Кроме того, увеличение насельниц привело к повышению официального статуса монастыря, так как с 1661 года он должен был управляться уже не строительницей, а игуменией, которую сестры должны были избрать из своей среды и которую должен был возвести в игуменскую степень Астраханский архиепископ.
О том, как выглядели в то время наши монастыри, какими были их храмы и другие здания, нет никаких сведений. Но вряд ли они чем-либо отличались по своему устройству от массы небольших монастырей, описания которых
имеются в различных источниках. Как правило, в таком монастыре был один (редко — два) небольшой храм, носивший то же наименование, что и монастырь. Иногда монастырский храм имел один или два придела. <...> На территории монастыря располагались келья игумена <или игуменьи> (как правило, отдельный дом), один или несколько келейных корпусов, трапезная, поварня, конюшня, амбары и другие хозяйственные службы. Все строения обычно были деревянными и обязательно обносились деревянной стеной или забором с двумя воротами — святыми (парадными) и въездными. Часто монастырь имел в городе «на торгу» или на пристани, или на въездах в город одну или несколько небольших деревянных часовен с иконами или поклонными крестами, где осуществлялась продажа свечей, заказывались молебны и другие «потребы» и собирались пожертвования от «доброхотных дателей» на монастырские нужды». (Из книги Михаила Беликова «Старый собор и Старый город»).
Левобережный Саратов. Реконструкция Михаила Беликова из книги «Старый собор и Старый город»
2
На правом берегу
ИСТОРИЯ ОБУСТРОЙСТВ И ПОЖАРОВ
«О Крестовоздвиженском женском монастыре почти не сохранилось документальных свидетельств, относящихся к концу XVII века. Но можно с уверенностью утверждать, что при переносе Саратова на правый берег <в 1674 году> монастырь также был перенесен <примерно на то место, где сейчас расположена гостиница «Словакия»>. В «Трудах СУАК» напечатана грамота, выданная в 1689 году саратовским воеводой попу Крестовоздвиженского монастыря, подтверждающая его право на владение сенным покосом в курдюмских лугах. Причем выдана она взамен прежней, ранее утерянной упомянутым попом «владенной» грамоты. Этот документ свидетельствует о том, что женский монастырь продолжает существовать и в новом правобережном Саратове». (Из книги Михаила Беликова «Старый собор и Старый город»).
«К 1700 году маленькая община, созданная постом, трудом и молитвами нескольких стариц, при материальной и нравственной поддержке общества, выросла в довольно уже благоустроенную обитель, как это видно из того, что число монашествующих, исключая белиц, живших на послушании и богомолении, в 1700 году было 30 (настоятельница и 29 сестер); монастырский храм уже имел три придела: главный или, как тогда называли, настоящий — во имя Честного и Животворящего Креста Господня, и последние два — один во имя Св. пророка Ильи, другой — во имя мученицы Параскевы-Пятницы; церковный причт состоял из двух штатов, а именно: 2 священника, 1 дьякон, 3 дьячка, 2 пономаря и 1 псаломщик, кроме того к Крестовоздвиженский церкви был приписан приход из городских обывателей. Насколько монастырский приход был велик, можно судить, например, по тому, что в 1838 году в приходе женского монастыря числилось всего <то есть очень мало> 306 дворов». (Из книги В.Юрьева «История саратовского Крестовоздвиженского монастыря»).
«К 1700 году маленькая община, созданная постом, трудом и молитвами нескольких стариц, при материальной и нравственной поддержке общества, выросла в довольно уже благоустроенную обитель, как это видно из того, что число монашествующих, исключая белиц, живших на послушании и богомолении, в 1700 году было 30 (настоятельница и 29 сестер); монастырский храм уже имел три придела: главный или, как тогда называли, настоящий — во имя Честного и Животворящего Креста Господня, и последние два — один во имя Св. пророка Ильи, другой — во имя мученицы Параскевы-Пятницы; церковный причт состоял из двух штатов, а именно: 2 священника, 1 дьякон, 3 дьячка, 2 пономаря и 1 псаломщик, кроме того к Крестовоздвиженский церкви был приписан приход из городских обывателей. Насколько монастырский приход был велик, можно судить, например, по тому, что в 1838 году в приходе женского монастыря числилось всего <то есть очень мало> 306 дворов». (Из книги В.Юрьева «История саратовского Крестовоздвиженского монастыря»).
1712 – Игуменья монастыря Пелагия пишет митрополиту Астраханскому Сампсону: «20 мая в 3 ночи г. Саратов, волею Божию, выгорел весь без остатка, и церкви Божьи сгорели. И они де богомольцы твои, и всяких чинов градские жители из домов своих в одних платьишках, кто в чем ходил, осталися; и домишки и всякие пожитки сгорели без остатку; а иные градские жители погорели до смерти и в воде перетонули числом ста с полтора и более».
1713 – вместо сгоревших церквей в монастыре строится и освящается маленькая деревянная Ильинская церковь.
1717 – преосвященный Иоаким дает благословение на строительство «настоящей» (то есть «этой») церкви во имя Воздвижения с приделом мученицы Параскевы-Пятницы.
1722 – в силу Высочайшего указа от 9 октября 1722 года игумен Четырехсвятского монастыря Стахий представил в астраханский духовный приказ «реестр обретающимся в Саратове городе Воздвиженского девичья монастыря с показанием коеяждо имени и лет и прочаго к ведению потребнаго». «Из представленной ведомости оказывается, что всех монахинь в 1722 году было 37, и все они имели пострижение монашеское, и ни одной из них не было менее 40 лет, причем одна из них Татьяна-Таисия, солдатка 90 лет от рода, приняла пострижение в Крестовоздвиженском монастыре 40 лет назад, т.е. в 1682 году. <…> Что же касается состава монашествующих по своему происхождению, то за исключением одной – Маремьяны-Марфы, происходившей из дворян, все остальные были из простого сословия: солдатские, казачьие, крестьянские вдовы или из сословий бобылей и стрельцов, но из духовного звания не было ни одной» (Юрьев, стр. 18).
1727 – сильный пожар в Саратове, сгорели и Воздвиженская, и Ильинская церкви.
1730 – заново выстроена деревянная Воздвиженская церковь.
1738 – сильный пожар в Саратове. «Воздвиженская церковь, что в девичьем монастыре, и монастырь – все сгорело без остатку». По ведомости в монастыре значится всего 17 монахинь, в том числе наместница Мария и 10 схимонахинь.
1713 – вместо сгоревших церквей в монастыре строится и освящается маленькая деревянная Ильинская церковь.
1717 – преосвященный Иоаким дает благословение на строительство «настоящей» (то есть «этой») церкви во имя Воздвижения с приделом мученицы Параскевы-Пятницы.
1722 – в силу Высочайшего указа от 9 октября 1722 года игумен Четырехсвятского монастыря Стахий представил в астраханский духовный приказ «реестр обретающимся в Саратове городе Воздвиженского девичья монастыря с показанием коеяждо имени и лет и прочаго к ведению потребнаго». «Из представленной ведомости оказывается, что всех монахинь в 1722 году было 37, и все они имели пострижение монашеское, и ни одной из них не было менее 40 лет, причем одна из них Татьяна-Таисия, солдатка 90 лет от рода, приняла пострижение в Крестовоздвиженском монастыре 40 лет назад, т.е. в 1682 году. <…> Что же касается состава монашествующих по своему происхождению, то за исключением одной – Маремьяны-Марфы, происходившей из дворян, все остальные были из простого сословия: солдатские, казачьие, крестьянские вдовы или из сословий бобылей и стрельцов, но из духовного звания не было ни одной» (Юрьев, стр. 18).
1727 – сильный пожар в Саратове, сгорели и Воздвиженская, и Ильинская церкви.
1730 – заново выстроена деревянная Воздвиженская церковь.
1738 – сильный пожар в Саратове. «Воздвиженская церковь, что в девичьем монастыре, и монастырь – все сгорело без остатку». По ведомости в монастыре значится всего 17 монахинь, в том числе наместница Мария и 10 схимонахинь.
1740 – окончание строительства каменного Воздвиженского храма. «Пожарное бедствие, о котором выше сказано и от которого пострадали также и прихожане монастыря, не остановило, однако, <майора Василия> Суровцева и других прихожан благотворителей монастыря <комиссара Макара Зевакина, купцов: Федора Калобзарова, Якова Темякова и посадских жителей Резальщикова, Косоносова, Овсянникова, Зотова, Соколова, Портнова и Дудкина> продолжить начатую постройку. В июне 1740 года Суровцев сообщает преосвящен. Илариону, что каменная Воздвиженская церковь с приделом во имя пророка Илии, ныне, по обещанию моему, к совершенному окончанию приходит, а потом просит благословения на освящение этой церкви и присылки двух священных антиминсов. Указ об освящении Воздвиженской церкви, от 20 июня того же 1740 года, послан был протопопу Дмитрию Васильеву и вместе с тем высланы антиминсы».
Вторая в Саратове каменная церковь - Крестовоздвиженская
3
Петр I в Саратове
ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЛЕГЕНДЫ
В. А. Поляков. «Петр I в Саратове» 1952. (Фонды СОМК)
«К середине дня толпы горожан, пройдя Казанским мостом через овраг, поднимались на гору. Прослышав от бирючей, что государь желает слово перед людьми сказать, саратовские жители взбирались на зеленую кручу, высившуюся над рекой и городом с северной стороны. На самом верху ее, на площадке у сторожевой вышки, откуда открывался глазу необъятный речной простор, ровные заволжские дали и холмистая правобережная степь, замерли в каре солдаты Преображенского и Семеновского полков, толпилось духовенство с дымящимися кадилами в руках, выстроились армейские офицеры и местные стрелецкие сотники: все ждали прибытия царя.
На белом коне, окруженный свитой, неспешной рысью двигался Петр сквозь живой коридор.
Поднявшись на гору, царь, не слезая с коня, внимательно оглядел окрестности. Внизу лежал огороженный стеной и валом Саратов. Вдоль берега выстроились мачты стругов царского каравана, уже готового к отплытию. Солнце играло тысячами бликов на колышущейся ряби Волги.
Остановившись у обрывистого склона горы, Петр приподнялся на стременах и, обведя широким жестом раскинувшийся перед ним простор, громко произнес:
— Волей своею царскою повелеваю отвесть жителям Саратова по их челобитью и на их потребу земли с сенокосными и лесными угодьями!»
Красочную легенду о прибытии 3 июня 1695 года молодого царя в Саратов во время первого Азовского похода сочинил пожилой саратовский краевед, действительный статский советник, один из основателей СУАК (Саратовской ученой архивной комиссии) Александр Иванович Шахматов. Накануне празднования 300-летия Саратова (а в XIX веке его отмечали в 1891 году) вышла его работа «Исторические очерки Саратова и его округи», основанная на документах, найденных в фамильном архиве Шахматовых. Замечу, что кроме автора эти документы никто не видел, и в архив СУАК они переданы не были. На нескольких страницах Шахматов описывает волнение саратовского воеводы Ляпунова, прибытие царского каравана («Впереди на многовесельной каторге вместе с Францем Лефортом и Алексашкой Меншиковым находился царь, именовавшийся в походе бомбардиром Петром Михайловым»), осмотр города («На Московской улице, непривычно чистой и пустынной, дома были украшены красной парчой и коврами») и даже проход/пролаз Петра I по тайному подземному ходу, ведшему от центральной соборной площади к Глебучевому оврагу.
Не менее беллетризован и второй визит императора в Саратов – в 1722 году.
В. Юрьев в своей книге коротко упоминает, что Петр слушал литургию и молебен в Крестовоздвиженской церкви, после чего «державный гость удостоил посетить игуменью Пелагию, в келье которой принял скудную трапезу». Зато в книге В.Н.Семенова «В старину саратовскую» Пелагия превращается в игуменью Марию, а «скудная трапеза» — в пир, устроенный для Петра и его императрицы саратовским комендантом Беклемишевым.
На белом коне, окруженный свитой, неспешной рысью двигался Петр сквозь живой коридор.
Поднявшись на гору, царь, не слезая с коня, внимательно оглядел окрестности. Внизу лежал огороженный стеной и валом Саратов. Вдоль берега выстроились мачты стругов царского каравана, уже готового к отплытию. Солнце играло тысячами бликов на колышущейся ряби Волги.
Остановившись у обрывистого склона горы, Петр приподнялся на стременах и, обведя широким жестом раскинувшийся перед ним простор, громко произнес:
— Волей своею царскою повелеваю отвесть жителям Саратова по их челобитью и на их потребу земли с сенокосными и лесными угодьями!»
Красочную легенду о прибытии 3 июня 1695 года молодого царя в Саратов во время первого Азовского похода сочинил пожилой саратовский краевед, действительный статский советник, один из основателей СУАК (Саратовской ученой архивной комиссии) Александр Иванович Шахматов. Накануне празднования 300-летия Саратова (а в XIX веке его отмечали в 1891 году) вышла его работа «Исторические очерки Саратова и его округи», основанная на документах, найденных в фамильном архиве Шахматовых. Замечу, что кроме автора эти документы никто не видел, и в архив СУАК они переданы не были. На нескольких страницах Шахматов описывает волнение саратовского воеводы Ляпунова, прибытие царского каравана («Впереди на многовесельной каторге вместе с Францем Лефортом и Алексашкой Меншиковым находился царь, именовавшийся в походе бомбардиром Петром Михайловым»), осмотр города («На Московской улице, непривычно чистой и пустынной, дома были украшены красной парчой и коврами») и даже проход/пролаз Петра I по тайному подземному ходу, ведшему от центральной соборной площади к Глебучевому оврагу.
Не менее беллетризован и второй визит императора в Саратов – в 1722 году.
В. Юрьев в своей книге коротко упоминает, что Петр слушал литургию и молебен в Крестовоздвиженской церкви, после чего «державный гость удостоил посетить игуменью Пелагию, в келье которой принял скудную трапезу». Зато в книге В.Н.Семенова «В старину саратовскую» Пелагия превращается в игуменью Марию, а «скудная трапеза» — в пир, устроенный для Петра и его императрицы саратовским комендантом Беклемишевым.
Императору на завтрак были поданы: квас в серебряной лощатой братине, кубок раманеи, ренскаго и бастры, папорок лебедин под шафранным взваром, рябь, искрошенный под лимоны, потрох гусиный, гусь жареный, порося жаркое, куря в калее с лимоны, куря в лапше, куря в щах «богатых», перепича крупитчатая, четь хлеба ситного, курник подсыпан яйцы, пирог с бараниной, блюдо пирогов кислых с сыром, блюдо жаворонков, блюдо пирогов с яйцы, блюдо сырников, блюдо карасей с бараниной.
Трость и кафтан Петра I в Волгоградском музее краеведения
Энергичная поступь двухметрового Петра по тайному подземному лазу («Вот ты каков, Глебов овраг!») уже тогда смущала современников рассказа Шахматова, а легенда о царе, подарившем Саратову право беспошлинно пользоваться всеми землями и угодьями, видимыми с Соколовой горы, накрепко вошла
в народную память, даже с некоторым оттенком обиды: сам Петр Великий обещал да потомки его слова царского не сдержали. Хотя зачем царю вместе со всем своим войском спешившим
на войну с турками, чтобы нанести им внезапный удар, надо было для «разговора с саратовским народом» лезть на гору, теряя драгоценные часы, тоже не ясно.
Жива и еще одна городская легенда – за добрый стол и рачительное хозяйствование получил комендант Беклемишев от Петра в подарок в 1722 году Зеленый остров, называемый отныне Беклемишевским*.
Еще саратовский историк Сергей Уткин заметил, что праздничный царский стол, фигурирующий в книге Семенова, «без колебаний позаимствован» из перечня блюд, поданных при бракосочетании родителям Петра I — царю Алексею Михайловичу и Наталье Кирилловне в январе 1671 года. А комендантов Беклемишевых в Саратове в разные годы было двое. Один — Никифор Пахомович, воеводствовавший в Саратове в 1706–1712 годах, а другой — Василий Пахомович, воеводствовавший с 1727 по 1744 год. Поэтому кто был воеводой (комендантом) в Саратове летом 1722 года — вопрос открытый.
«Среди краеведов нет единого мнения о том, побывал ли царь Петр в Саратове во время первого похода под Азов или нет. Многие дореволюционные историки, основываясь на бытовавшем в Саратове предании, решали этот вопрос положительно. Современные же краеведы склонны отрицать факт посещения Саратова царем в 1695 году, основываясь на записи «Юрнала о путном шествии», который велся во время царских походов и в котором записано, что 3 июня 1695 года «в 5‑м часу проехали город Саратов». Казалось бы, эта запись совершенно недвусмысленна и не оставляет сомнений в том, что царь Петр миновал Саратов, не останавливаясь в нем, но все-таки некоторые обстоятельства, отраженные в «Юрнале», позволяют в этом усомниться», — писал в своей книге протоиерей Михаил Беликов. Внимательно прочитав «Юрнал» и сделав отметки о скорости движения царского каравана, исследователь допустил возможность, что Петр останавливался в Саратове примерно на три часа: «Возможно, что суда остановились у города из-за непогоды, возможно, что пополняли запасы продовольствия или починяли повреждения, причиненные вчерашней «погодой», а возможно, поджидали, когда подтянутся отставшие суда сильно растянувшегося каравана». Однако времени бегать по горам у царя точно не было.
История о втором посещении Саратова императором Петром I в 1722 году тоже изобилует кинематографическими подробностями. Троицкий собор в тот момент был окружен строительными лесами, на которые, по преданию, Государь <50-летний и уже глубоко больной> восходил ранним утром, когда располагавшиеся на ночлег на лесах рабочие еще спали <Спали, да. В день прибытия императора, к которому город готовился не один день>. Государь, как говорит предание, разбудил рабочих, пустив в ход свою классическую дубинку, которую потом вместе с картузом своим подарил царицынцам на память своего посещения Царицына. <Бил саратовских, а трость подарил небитым царицынцам>.
Совсем иначе описывает посещение Саратова царем Петром Походный журнал 1722 года: «13‑го. По утру рано приехали к Саратову. Его Величество был у тамошнего Управителя, оттуда был в соборной церкви у обедни <То есть в Троицком соборе, а не в Крестовоздвиженской церкви>. И в бытность Его Величества у Управителя Саратовского, приехал от Аюки Хана Калмыцкого (которой в небольшом числе своих калмыков стоял от Саратова верстах в 10‑ти) посланец Асан Шалеев с листом, в котором он Хан поздравлял Его Величество и при том упоминал, что желает с Его Величеством видеться. После обедни Его Величество изволил кушать на Своем судне» <Курсив мой. А не в келье у игуменьи монастыря, как об этом писал Юрьев>.
И никакой икры заморской, баклажанной, на серебряном блюде.
* Беклемишевский (Зелёный) остров не был пожалован Петром, а был отдан Василию Беклемишеву на время, но не царем, а по указу Астраханской губернской канцелярии и к тому же несколько позже — в середине 20-х гг. XVIII в.
в народную память, даже с некоторым оттенком обиды: сам Петр Великий обещал да потомки его слова царского не сдержали. Хотя зачем царю вместе со всем своим войском спешившим
на войну с турками, чтобы нанести им внезапный удар, надо было для «разговора с саратовским народом» лезть на гору, теряя драгоценные часы, тоже не ясно.
Жива и еще одна городская легенда – за добрый стол и рачительное хозяйствование получил комендант Беклемишев от Петра в подарок в 1722 году Зеленый остров, называемый отныне Беклемишевским*.
Еще саратовский историк Сергей Уткин заметил, что праздничный царский стол, фигурирующий в книге Семенова, «без колебаний позаимствован» из перечня блюд, поданных при бракосочетании родителям Петра I — царю Алексею Михайловичу и Наталье Кирилловне в январе 1671 года. А комендантов Беклемишевых в Саратове в разные годы было двое. Один — Никифор Пахомович, воеводствовавший в Саратове в 1706–1712 годах, а другой — Василий Пахомович, воеводствовавший с 1727 по 1744 год. Поэтому кто был воеводой (комендантом) в Саратове летом 1722 года — вопрос открытый.
«Среди краеведов нет единого мнения о том, побывал ли царь Петр в Саратове во время первого похода под Азов или нет. Многие дореволюционные историки, основываясь на бытовавшем в Саратове предании, решали этот вопрос положительно. Современные же краеведы склонны отрицать факт посещения Саратова царем в 1695 году, основываясь на записи «Юрнала о путном шествии», который велся во время царских походов и в котором записано, что 3 июня 1695 года «в 5‑м часу проехали город Саратов». Казалось бы, эта запись совершенно недвусмысленна и не оставляет сомнений в том, что царь Петр миновал Саратов, не останавливаясь в нем, но все-таки некоторые обстоятельства, отраженные в «Юрнале», позволяют в этом усомниться», — писал в своей книге протоиерей Михаил Беликов. Внимательно прочитав «Юрнал» и сделав отметки о скорости движения царского каравана, исследователь допустил возможность, что Петр останавливался в Саратове примерно на три часа: «Возможно, что суда остановились у города из-за непогоды, возможно, что пополняли запасы продовольствия или починяли повреждения, причиненные вчерашней «погодой», а возможно, поджидали, когда подтянутся отставшие суда сильно растянувшегося каравана». Однако времени бегать по горам у царя точно не было.
История о втором посещении Саратова императором Петром I в 1722 году тоже изобилует кинематографическими подробностями. Троицкий собор в тот момент был окружен строительными лесами, на которые, по преданию, Государь <50-летний и уже глубоко больной> восходил ранним утром, когда располагавшиеся на ночлег на лесах рабочие еще спали <Спали, да. В день прибытия императора, к которому город готовился не один день>. Государь, как говорит предание, разбудил рабочих, пустив в ход свою классическую дубинку, которую потом вместе с картузом своим подарил царицынцам на память своего посещения Царицына. <Бил саратовских, а трость подарил небитым царицынцам>.
Совсем иначе описывает посещение Саратова царем Петром Походный журнал 1722 года: «13‑го. По утру рано приехали к Саратову. Его Величество был у тамошнего Управителя, оттуда был в соборной церкви у обедни <То есть в Троицком соборе, а не в Крестовоздвиженской церкви>. И в бытность Его Величества у Управителя Саратовского, приехал от Аюки Хана Калмыцкого (которой в небольшом числе своих калмыков стоял от Саратова верстах в 10‑ти) посланец Асан Шалеев с листом, в котором он Хан поздравлял Его Величество и при том упоминал, что желает с Его Величеством видеться. После обедни Его Величество изволил кушать на Своем судне» <Курсив мой. А не в келье у игуменьи монастыря, как об этом писал Юрьев>.
И никакой икры заморской, баклажанной, на серебряном блюде.
* Беклемишевский (Зелёный) остров не был пожалован Петром, а был отдан Василию Беклемишеву на время, но не царем, а по указу Астраханской губернской канцелярии и к тому же несколько позже — в середине 20-х гг. XVIII в.
4
Западные ворота
ОЧЕНЬ КОРОТКАЯ ИСТОРИЯ
Фотография Льва Михайловского. 1980-е годы
«В мае 1754 года игумения Екатерина с монахинями Маврою и Агафьей отправила в Астрахань к пр. Илариону прошение, в котором говорится, что «имеющаяся круг монастыря деревянная ограда вся обветшала, а ныне мы, нижайшия, возымели намерение, чтобы оную деревянную ограду переменить и построить вновь каменную, <…>.
Некоторые части этой старинной каменной ограды сохранились с тех пор еще до настоящего времени <1902 год>, как например вся стена от угла Покровской улицы вниз к реке Волге, где находятся старинные, или так называемая «святые врата» и на углу каменная двухэтажная башня, в нижнем этаже которой устроена часовня для сбора пожертвований на монастырь». (В.Юрьев)
В описи монастыря 1763/64 гг., опубликованной А.А.Голомбиевским в «Трудах СУАК» (1890 год, том III, выпуск I) читаем, что «вокруг оного монастыря ограда каменная с трех сторон, от двора саратовского купца Федора Калабзарова по церковь ограды со святыми воротами дл. на 10 саж. с аршином, от церкви по угол дл. 24 саж., от угла вниз к Волге и со въездными воротами дл. на 37 саж. и 2 аршина, от того места вверх по улице дл. 24 саж. и 1 арш., вышина оной ограды 4 аршина, толщина 5 четвертей».
В этих двух текстах содержится явное противоречие. «Святые», парадные ворота у монастыря могли быть только одни, и вести они должна были к главному храму монастыря – Крестовоздвиженскому. Как и зафиксировано у Юрьева, находились они с западной стороны монастырской территории, на Воздвиженском взвозе, на спуске к Волге. Въездные же ворота располагались на Покровской улице около только что построенной (в 1762 году) церкви Параскевы-Пятницы – рядом с двором купца Калабзарова, откуда и берет начало посаженная опись каменной ограды. Те нарядные, красного кирпича, с иконой Святого Николая Чудотворца ворота, что украшают сейчас улицу Лермонтова – это единственное, что осталось от Никольской церкви работы Терликова 1903 года.
Некоторые части этой старинной каменной ограды сохранились с тех пор еще до настоящего времени <1902 год>, как например вся стена от угла Покровской улицы вниз к реке Волге, где находятся старинные, или так называемая «святые врата» и на углу каменная двухэтажная башня, в нижнем этаже которой устроена часовня для сбора пожертвований на монастырь». (В.Юрьев)
В описи монастыря 1763/64 гг., опубликованной А.А.Голомбиевским в «Трудах СУАК» (1890 год, том III, выпуск I) читаем, что «вокруг оного монастыря ограда каменная с трех сторон, от двора саратовского купца Федора Калабзарова по церковь ограды со святыми воротами дл. на 10 саж. с аршином, от церкви по угол дл. 24 саж., от угла вниз к Волге и со въездными воротами дл. на 37 саж. и 2 аршина, от того места вверх по улице дл. 24 саж. и 1 арш., вышина оной ограды 4 аршина, толщина 5 четвертей».
В этих двух текстах содержится явное противоречие. «Святые», парадные ворота у монастыря могли быть только одни, и вести они должна были к главному храму монастыря – Крестовоздвиженскому. Как и зафиксировано у Юрьева, находились они с западной стороны монастырской территории, на Воздвиженском взвозе, на спуске к Волге. Въездные же ворота располагались на Покровской улице около только что построенной (в 1762 году) церкви Параскевы-Пятницы – рядом с двором купца Калабзарова, откуда и берет начало посаженная опись каменной ограды. Те нарядные, красного кирпича, с иконой Святого Николая Чудотворца ворота, что украшают сейчас улицу Лермонтова – это единственное, что осталось от Никольской церкви работы Терликова 1903 года.
Западные – «святые» – ворота, один из самых старых памятников Саратова, тихо и без шума были снесены в 1988 году при строительстве гостиницы «Словакия». Теперь на этом месте хозяйственное помещение гостиницы.
Никольские въездные ворота Крестовоздвиженского монастыря. Отреставрированы и освящены в 2008 году
4
Парасковийский родник
ИСТОРИЯ ПРО ЦЕЛЕБНУЮ ГОРЬКО-СОЛЕНУЮ ВОДУ
Начало XX века. Берег Волги у Воздвиженского взвоза. Саратовская молодежь позирует на фоне часовни.
К 1762 году «монастырь значительно разросся путем доброхотных даяний», и в нем появилась вторая каменная церковь – во имя мученицы Параскевы-Пятницы. Через два года, согласно Юрьеву, к монастырю приписали часовню*, ранее располагавшуюся на «Волгском взвозе» и сгоревшую в «пожарное время». Вероятное ее местоположение – около Казанской церкви на Часовенной (ныне – Челюскинцев) улице.
«Обычное течение монастырской жизни видоизменяется или в дни архиерейского служения, или в особочтимые дни престольных праздненств монастыря, когда бывает особенно большой наплыв богомольцев; а именно: в день главного храмового праздника монастыря – Воздвижения Креста Господня и в десятую пятницу по Пасхе (Параскевы-Пятницы); а также в день перенесения мощей св. Николая Чудотворца. <…> День святой мученицы Параскевы-Пятницы – это особенно чтимый праздник простым народом и главным образом женским полом. В этот день с раннего утра тянутся к монастырю с разных концов города богомольцы, в числе их немало и пришлых из деревень, чтобы по окончания богослужения принять участие в крестном ходе, ежегодно совершаемым в этот день из монастыря к Парасковийской часовне.
Часовня эта находится на берегу Волги над колодцем, именуемым также Парасковийским. По окончании молебна с водосвятием, многие с верою берут воду из колодца (вода в нем горько-соленая), несут ее по домам и употребляют затем, в случае надобности, как целебную, при различных недугах. Это часовня – это из древних в городе (происхождение ее, однако, неизвестно), принадлежала некогда Четырехсвятскому монастырю; но с упразднением в 1764 году этого монастыря, епархиальным начальством передана в ведение Крестовоздвиженского монастыря». (Из книги В.Юрьева «История саратовского Крестовоздвиженского женского монастыря», 1902 год)
На фотографиях Крестовоздвиженского монастыря начала XX века по обе стороны Воздвиженского взвоза можно разглядеть две одинаковые часовни, однако их принадлежность именно к Парасковийскому источнику, на данный момент установить не удалось.
* Юрьев здесь ошибается. Согласно «Описи дел Астраханской духовной консистории, касающихся истории гор. Саратова и саратовских градских церквей» («Труды СУАК», 1893 год, том IV, выпуск 2-й) часовня сгорела в 1754 году, а разрешение построить ее на том же месте было получено 24 января 1756 года.
«Обычное течение монастырской жизни видоизменяется или в дни архиерейского служения, или в особочтимые дни престольных праздненств монастыря, когда бывает особенно большой наплыв богомольцев; а именно: в день главного храмового праздника монастыря – Воздвижения Креста Господня и в десятую пятницу по Пасхе (Параскевы-Пятницы); а также в день перенесения мощей св. Николая Чудотворца. <…> День святой мученицы Параскевы-Пятницы – это особенно чтимый праздник простым народом и главным образом женским полом. В этот день с раннего утра тянутся к монастырю с разных концов города богомольцы, в числе их немало и пришлых из деревень, чтобы по окончания богослужения принять участие в крестном ходе, ежегодно совершаемым в этот день из монастыря к Парасковийской часовне.
Часовня эта находится на берегу Волги над колодцем, именуемым также Парасковийским. По окончании молебна с водосвятием, многие с верою берут воду из колодца (вода в нем горько-соленая), несут ее по домам и употребляют затем, в случае надобности, как целебную, при различных недугах. Это часовня – это из древних в городе (происхождение ее, однако, неизвестно), принадлежала некогда Четырехсвятскому монастырю; но с упразднением в 1764 году этого монастыря, епархиальным начальством передана в ведение Крестовоздвиженского монастыря». (Из книги В.Юрьева «История саратовского Крестовоздвиженского женского монастыря», 1902 год)
На фотографиях Крестовоздвиженского монастыря начала XX века по обе стороны Воздвиженского взвоза можно разглядеть две одинаковые часовни, однако их принадлежность именно к Парасковийскому источнику, на данный момент установить не удалось.
* Юрьев здесь ошибается. Согласно «Описи дел Астраханской духовной консистории, касающихся истории гор. Саратова и саратовских градских церквей» («Труды СУАК», 1893 год, том IV, выпуск 2-й) часовня сгорела в 1754 году, а разрешение построить ее на том же месте было получено 24 января 1756 года.
5
Инокиня Сусанна
ИСТОРИЯ ОДНОЙ
КАК СЕСТРА ДЕКАБРИСТА ОТКРЫЛА В САРАТОВЕ
ПЕРВУЮ ШКОЛУ ДЛЯ ДЕВОЧЕК
КАК СЕСТРА ДЕКАБРИСТА ОТКРЫЛА В САРАТОВЕ
ПЕРВУЮ ШКОЛУ ДЛЯ ДЕВОЧЕК
В конце 1760-х годов женский монастырь был выведен «за штат», что по указу 1771 года означало возможность всем желающим монахиням перебраться в другие, штатные монастыри (таковых желающих в Крестовоздвиженском не оказалось), а престарелым монахиням дозволялось доживать свой век на прежнем месте. По распоряжению Синода в 1770 году была составлена ведомость, согласно которой в Крестовоздвиженском монастыре проживали во главе с 100-летней игуменьей Марфой, вдовой поручика Семена Слепцова, 17 монахинь, самым младшим из которых было 53 года. Была среди них и грузинская княжна 70-летняя Мариамна. Общий возраст всех монахинь составил 1483 года.
К 1772 году в монастыре осталось 13 монахинь, в 1776-м, в год официального закрытия монастыря – 11, в 1780-м – 4, а к 1790-му – одна, Феврония, «которая за старостью и слепотой к послушанию неспособна». К этому моменту Крестовоздвиженская церковь уже 14 лет считалась приходской.
Восстановление монастыря на том же месте состоялось в 1829 году. Сразу после учреждения отдельной Саратовской епархии Святейший Синод указом от 30 ноября 1829 года восстановил Крестовоздвиженский монастырь как второклассный со штатом 15 монахинь и 17 послушниц под управлением игумении и казначеи, а торжественное открытие прошло 16 марта 1830 года.
«Причины, вызвавшие возобновление монастыря, – пишет Юрьев, – были следующие: 1) неимение в Саратовской епархии православного женского монастыря, где бы лица женскаго пола, ревнующие благочестивой, подвижнической жизни, могли находить ближайшие средства к удовлетворению таковых потребностей; 2) желание ослабить раскол, наставники и наставницы которого, имевшие то время пристанища по местам лесным и ущельям близ Саратова, видом отшельнической своей жизни прельщали простодушных православных крестьян обоего пола <…>*; 3) неудобство и затруднения для епархиального начальства, происходившее в то время при отсылке подсудимых лиц женскаго пола, по приговорам духовного и светского правительств, к публичному монастырскому покаянию, из саратовской епархии в женские монастыри соседних епархий».
* 1830-е годы – разгар борьбы с раскольниками-старообрядцами
К 1772 году в монастыре осталось 13 монахинь, в 1776-м, в год официального закрытия монастыря – 11, в 1780-м – 4, а к 1790-му – одна, Феврония, «которая за старостью и слепотой к послушанию неспособна». К этому моменту Крестовоздвиженская церковь уже 14 лет считалась приходской.
Восстановление монастыря на том же месте состоялось в 1829 году. Сразу после учреждения отдельной Саратовской епархии Святейший Синод указом от 30 ноября 1829 года восстановил Крестовоздвиженский монастырь как второклассный со штатом 15 монахинь и 17 послушниц под управлением игумении и казначеи, а торжественное открытие прошло 16 марта 1830 года.
«Причины, вызвавшие возобновление монастыря, – пишет Юрьев, – были следующие: 1) неимение в Саратовской епархии православного женского монастыря, где бы лица женскаго пола, ревнующие благочестивой, подвижнической жизни, могли находить ближайшие средства к удовлетворению таковых потребностей; 2) желание ослабить раскол, наставники и наставницы которого, имевшие то время пристанища по местам лесным и ущельям близ Саратова, видом отшельнической своей жизни прельщали простодушных православных крестьян обоего пола <…>*; 3) неудобство и затруднения для епархиального начальства, происходившее в то время при отсылке подсудимых лиц женскаго пола, по приговорам духовного и светского правительств, к публичному монастырскому покаянию, из саратовской епархии в женские монастыри соседних епархий».
* 1830-е годы – разгар борьбы с раскольниками-старообрядцами
Неизвестный художник I половины XIX века. Инокиня Сусанна с ученицами. Около 1840 года
С первого же года после восстановления монастыря сюда стали притекать пожертвования частных лиц. Так, купчиха Макашина уже в 1830 году пожертвовала «старинный каменный дом, смежный с монастырем, с дворовым при нем местом». В 1841 году купец Василий Иванович Крюков пожертвовал монастырю каменный двухэтажный флигель, находившийся на Покровской улице ближе к Московскому взвозу неподалеку от уже снесенной к тому моменту церкви Параскевы-Пятницы. Еще один двухэтажный каменный дом – бывший купца Туленкова – монастырь получил в подарок от опальной семьи Рылеевых, переехавших из Санкт-Петербурга в Саратов. И это был не единственный их вклад в духовную жизнь Саратова.
«На углу улиц Лермонтова и Первомайской стоит красное, недавно отреставрированное двухэтажное здание, сыгравшее заметную роль в истории народного просвещения в Саратове. В нем располагалась первая школа для девочек, открытая в 1840 году чаяниями саратовского епископа Иакова.
Попечение о школе было возложено на настоятельницу монастыря игумению Еванфию и послушницу Анну Александровну Рылееву <двоюродную сестру казненного декабриста Кондратия Рылеева>, принявшую постриг под именем инокини Сусанны. Последняя преподавала грамоту, арифметику, чистописание, а желающим и французский язык и была бессменной руководительницей школы до самой смерти.
Групповой портрет «Инокиня Сусанна с ученицами» (около 1840 года) решен неизвестным художником XIX века как жанровая сцена. На фоне шкафов с книгами и тёмной коричневой драпировки изображена женщина в монашеском облачении, рядом – девочки-ученицы. Открыто позирующая фигура инокини Сусанны является композиционным центром портрета. Правой рукой она опирается на книгу, в левой держит маленькую указку, которой остановилась на названии Азбуки: «Выговор букв, принятых в народных училищах». Одна из маленьких учениц в нарядном платье с сумочкой, украшенной бантиками, прилежно отвечает урок, другая водит пальчиком по строчкам, тихо проговаривая буквы. Задумчиво смотрит вдаль юная монахиня, как-будто осмысливая прочитанное: «Ибо Господь даёт благость и земля наша даст плод свой…». Строгая аскетичность интерьера, бесстрастное выражение лица инокини, назидательная демонстративность её жестов, тихая сосредоточенность учениц подчёркивают торжественную значимость события, изображённого на картине.
Набор учебников, среди которых русская и французская азбука, псалтирь, состав учениц на портрете показывают, что в школе при монастыре давали и церковное, и светское образование. В школу принимали «для обучения грамоте, молитвам и катехизису детей всех сословий». В ней каждый год бесплатно обучалось около ста учениц.
«На углу улиц Лермонтова и Первомайской стоит красное, недавно отреставрированное двухэтажное здание, сыгравшее заметную роль в истории народного просвещения в Саратове. В нем располагалась первая школа для девочек, открытая в 1840 году чаяниями саратовского епископа Иакова.
Попечение о школе было возложено на настоятельницу монастыря игумению Еванфию и послушницу Анну Александровну Рылееву <двоюродную сестру казненного декабриста Кондратия Рылеева>, принявшую постриг под именем инокини Сусанны. Последняя преподавала грамоту, арифметику, чистописание, а желающим и французский язык и была бессменной руководительницей школы до самой смерти.
Групповой портрет «Инокиня Сусанна с ученицами» (около 1840 года) решен неизвестным художником XIX века как жанровая сцена. На фоне шкафов с книгами и тёмной коричневой драпировки изображена женщина в монашеском облачении, рядом – девочки-ученицы. Открыто позирующая фигура инокини Сусанны является композиционным центром портрета. Правой рукой она опирается на книгу, в левой держит маленькую указку, которой остановилась на названии Азбуки: «Выговор букв, принятых в народных училищах». Одна из маленьких учениц в нарядном платье с сумочкой, украшенной бантиками, прилежно отвечает урок, другая водит пальчиком по строчкам, тихо проговаривая буквы. Задумчиво смотрит вдаль юная монахиня, как-будто осмысливая прочитанное: «Ибо Господь даёт благость и земля наша даст плод свой…». Строгая аскетичность интерьера, бесстрастное выражение лица инокини, назидательная демонстративность её жестов, тихая сосредоточенность учениц подчёркивают торжественную значимость события, изображённого на картине.
Набор учебников, среди которых русская и французская азбука, псалтирь, состав учениц на портрете показывают, что в школе при монастыре давали и церковное, и светское образование. В школу принимали «для обучения грамоте, молитвам и катехизису детей всех сословий». В ней каждый год бесплатно обучалось около ста учениц.
«Само по себе открытие в 1840-м школы для девочек «разного сословия» после принятого в 1828 году устава о введении в России сословного образования было событием достойным и примечательным».
Корпус, в котором разместилось училище и кельи, был выстроен на средства дворян Рылеевых, переехавших в Саратов из Санкт-Петербурга в 1837 году. Отличившийся в боях Отечественной войны против Наполеона, генерал-майор Александр Николаевич Рылеев и его дочь Анна жили замкнуто, сблизившись только с епископом Иаковом. Их заботами при монастыре были построены также богадельня и больница для горожан. <На средства Анны Александровны в 1838 году в Саратове была построена каменная Иоанно-Предтеченская церковь. Рядом с церковью был врыт большой крест, окрашенный в красный цвет, отчего в народе церковь получила название «У Красного креста»>.
Ещё при жизни отца <он умер в 1840 году> Анна Александровна приняла решение уйти послушницей в Крестовоздвиженский монастырь. По воспоминаниям современников, в повседневной жизни она «отличалась воздержанностью, не позволяла каких-либо излишеств, а тем паче роскоши». После смерти игуменьи Еванфии сёстры просили её возглавить обитель, но та отказалась. По завещанию Анны Александровны, умершей в 1847 году от холеры, монастырь получил «в вечные времена капитал, с коего монастырю сему представлено использоваться ежегодными процентами на поддержку каменного корпуса, выстроенного ею в сем монастыре для помещения училища».
После революции, предвидя грядущую реквизицию монастырского имущества, игумения Антония передала в музей Саратовской ученой архивной комиссии «мебель и портрет – всего 33 предмета, принадлежавшие одному
из родственников декабриста Рылеева и дочери его Сусанне с тем, чтобы в доме
№ 10, находящемся в распоряжении Архивной комиссии, был устроен уголок имени Рылеева». Уголок создан не был, и вещи Рылеевых были распределены среди разных учреждений Саратова. В 1920-е годы в Радищевский музей был передан мебельный гарнитур красного дерева, кресла, диван и овальный стол
из которого украшают экспозицию музея и поныне. А также – «Портрет
А.Н. Рылеева», написанный в 1827-1828 годах неизвестным живописцем. Хотя
в музейных документах нет никаких данных о времени и источнике поступления картины «Инокиня Сусанна с ученицами», мы можем с достаточной долей уверенности предполагать, что она происходит из имущества семьи Рылеевых». (Из публикации Вероники Викторовны Приклонской, заведующий сектором Радищевского музея).
Ещё при жизни отца <он умер в 1840 году> Анна Александровна приняла решение уйти послушницей в Крестовоздвиженский монастырь. По воспоминаниям современников, в повседневной жизни она «отличалась воздержанностью, не позволяла каких-либо излишеств, а тем паче роскоши». После смерти игуменьи Еванфии сёстры просили её возглавить обитель, но та отказалась. По завещанию Анны Александровны, умершей в 1847 году от холеры, монастырь получил «в вечные времена капитал, с коего монастырю сему представлено использоваться ежегодными процентами на поддержку каменного корпуса, выстроенного ею в сем монастыре для помещения училища».
После революции, предвидя грядущую реквизицию монастырского имущества, игумения Антония передала в музей Саратовской ученой архивной комиссии «мебель и портрет – всего 33 предмета, принадлежавшие одному
из родственников декабриста Рылеева и дочери его Сусанне с тем, чтобы в доме
№ 10, находящемся в распоряжении Архивной комиссии, был устроен уголок имени Рылеева». Уголок создан не был, и вещи Рылеевых были распределены среди разных учреждений Саратова. В 1920-е годы в Радищевский музей был передан мебельный гарнитур красного дерева, кресла, диван и овальный стол
из которого украшают экспозицию музея и поныне. А также – «Портрет
А.Н. Рылеева», написанный в 1827-1828 годах неизвестным живописцем. Хотя
в музейных документах нет никаких данных о времени и источнике поступления картины «Инокиня Сусанна с ученицами», мы можем с достаточной долей уверенности предполагать, что она происходит из имущества семьи Рылеевых». (Из публикации Вероники Викторовны Приклонской, заведующий сектором Радищевского музея).
Вид с Волги на Саратов в 1863 году. Слева на берегу - Крестовоздвиженская церковь монастыря.
Фотография Антона Муренко.
Фотография Антона Муренко.
«
Вид с Покровской улицы на монастырь до строительства Никольского храма
В конце XIX – начале XX веков Крестоводзвиженский женский монастырь занял почти весь квартал (за исключением одного дворового места) между Воздвиженским взвозом на западе (ныне – Первомайская), Покровской улицей на севере (Лермонтова), Московским взвозом на востоке (Московская улица)
и Миллионной улицей на юге (Набережная Космонавтов). Окончательное оформление комплекса зданий монастыря произошло после того, как, во-первых, в 1899 году году купчиха Ксения Никитична Агафонова пожертвовала свой угловой, смежный с монастырем, дом. «Будучи перестроен и значительно расширен, этот дом теперь – большой корпус, в верхнем этаже которого находятся две квартиры для монастырских священников, в среднем – школа
и больница, а в нижнем, подвальном этаже – странноприимный дом для приходящих богомольцев и помещение для монахинь сборщиц».
В 1899 году И.А.Зыкова передала монастырю свой дом, граничащий со Старо-Соборной (ныне – Музейной) площадью и Московским взвозом.
А в-третьих, в 1903-м году было завершено – на месте бывшей церкви Параскевы-Пятницы – строительство величественного Никольского храма
по проекту архитектора Юрия Терликова.
и Миллионной улицей на юге (Набережная Космонавтов). Окончательное оформление комплекса зданий монастыря произошло после того, как, во-первых, в 1899 году году купчиха Ксения Никитична Агафонова пожертвовала свой угловой, смежный с монастырем, дом. «Будучи перестроен и значительно расширен, этот дом теперь – большой корпус, в верхнем этаже которого находятся две квартиры для монастырских священников, в среднем – школа
и больница, а в нижнем, подвальном этаже – странноприимный дом для приходящих богомольцев и помещение для монахинь сборщиц».
В 1899 году И.А.Зыкова передала монастырю свой дом, граничащий со Старо-Соборной (ныне – Музейной) площадью и Московским взвозом.
А в-третьих, в 1903-м году было завершено – на месте бывшей церкви Параскевы-Пятницы – строительство величественного Никольского храма
по проекту архитектора Юрия Терликова.
Начало XX века. Слева направо - Никольский храм, угловая часовня, Крестовоздвиженская церковь
»
Штат причта монастыря в 1912 году состоял из двух священников (протоиерей Аркадий Серебряков и священник Сергий Ледовской), дьякона и двух псаломщиков. Жалованье священников составляло по 11 руб. 43 коп., дьякона 8 руб. 50 коп. и псаломщиков по 5 руб.
73 коп. в месяц. Капитал причта 43 275 рублей.
73 коп. в месяц. Капитал причта 43 275 рублей.
6
Преподобномученица Антон
ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ПОСЛЕДНЯЯ ИГУМЕНЬЯ ПЫТАЛАСЬ
НЕ ПОДЧИНЯТЬСЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
НЕ ПОДЧИНЯТЬСЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ
Фото из буклета «Гонения на Русскую Православную церковь в Саратовском крае».
30 октября 1904 года в монастырь послушницей поступила дворянка Антонина Станиславовна Заборская, родившаяся в 1868 году в городе Пошехонье Ярославской губернии и имевшая специальность фельдшера. Трудолюбивая и способная к несению разных послушаний, она
не только работала в монастырской больнице, но и вела делопроизводство, следила за ремонтом и строительством зданий. 29 июля 1905 года послушница Антонина приняла иноческий постриг с именем Антония.
Матушка Антония была незаменимой помощницей настоятельницы и пользовалась любовью сестер обители. Когда скончалась престарелая игумения Евлампия, монахини единогласно избрали ее настоятельницей. Святейший Синод указом от 12 мая 1912 года утвердил инокиню Антонию в этой должности, а 15 июля того же года, отметив ее «отличную службу», возвел в сан игумении.
Начавшаяся Первая мировая война отразилась и на жизни Крестовоздвиженского женского монастыря. В Саратов стали прибывать беженцы из прифронтовых губерний, раненые. Всегда откликавшаяся на боль ближнего, матушка Антония приютила в обители 30 сирот-беженцев, организовала сбор и отправку посылок на фронт. Когда неприятель начал применять против наших войск отравляющий газ, в монастыре началось производство защитных масок. Получая их, войсковые командиры присылали
в ответ слова благодарности — вот две из многочисленных телеграмм, отправленных с передовых позиций на имя игумении Антонии: «Второй Астраханский казачий полк тронут до глубины души вниманием и заботой
к нему, приносит свою искреннюю благодарность Вам и Вашим жертвователям за чай, сахар и противогазные маски. Войсковой старшина Стрелков», «Маски получены. Шлем привет. Саратовские».
В 1915 году увеличился поток раненых в Саратов, и Святейший Синод указом
от 5 сентября предписал епископу Саратовскому Палладию (Добронравову) развертывать госпитали в епархиальных учебных заведениях и монастырях.
Но еще до этого в январе игумения Антония организовала в монастыре лазарет. В отчете о его деятельности, напечатанном в «Саратовских Епархиальных Ведомостях», было сказано, что работа здесь велась под руководством опытных врачей городских больниц. К уходу за ранеными привлекались студенты медицинского факультета, добровольные сиделки и сестры монастыря, а всю работу возглавляла настоятельница Антония. За период с 1 января по 1 августа 1915 года в лазарет поступило 536 раненых, выписалось 430 вылечившихся —
из них 131 человек вернулся в строй. Всем выписывающимся монастырь выдавал одежду, обувь и, если требовалось, деньги. Городской комитет попечения о раненых, проверявший работу лазарета, отметил хороший уход, стол и образцовый порядок. Лазарет просуществовал до конца 1918 года.
25 июня 1915 года игумении Антонии (Заборской) епископом Саратовским и Царицынским Палладием было преподано благословение и вручена грамота,
в которой отмечались заслуги настоятельницы Крестовоздвиженского монастыря в деле оказания помощи раненым. 6 мая 1916 года матушка Антония была награждена наперсным крестом из кабинета Императора Николая II.
По годовому отчету за 1917 год в монастыре было 17 монашествующих,
16 послушниц, 7 схимонахинь, 41 нештатная монахиня, 333 нештатные послушницы. Работали мастерские, школа, сестры трудились на Гусельском хуторе.
20 июня 1917 года Временное правительство издало распоряжение
о прекращении работы церковно-приходских школ и о передаче их в ведение Министерства народного просвещения. Это очень обеспокоило матушку Антонию. Опасаясь, что педагоги из МНП могут нарушить сложившуюся методику религиозно-нравственного воспитания в ее школе, она обратилась
в Городскую управу с письмом, в котором поставила условие, что в школу
при обители учителя должны назначаться с ее согласия и наблюдение
за воспитанием учениц должно остаться за монастырем. Но в 1918 году школа,
в которой за 77 лет существования выучились сотни детей из беднейших слоев населения, была закрыта.
1918 год резко изменил жизнь обители. Монастырь потерял пожертвованные ему в свое время угодья и огороды на реке Гуселке, нависла угроза конфискации помещений обители. 13 ноября 1918 года игумения Антония вынуждена была обратиться в Губисполком с письмом — она пыталась защитить женскую обитель. Она писала, что в монастыре корпуса заняты лазаретом и рабочими, а
в остальных проживает 450 престарелых и больных монахинь, которые пекут хлеб, работают в лазарете, шьют и фактически составляют трудовую общину.
Стараясь избежать закрытия древней Крестовоздвиженской церкви, матушка создала церковно-приходскую общину из горожан, но 5 апреля 1919 года власти все же закрыли ее под предлогом необходимости хранения здесь как музейных редкостей церковных ценностей из закрываемых храмов.
Все эти хлопоты матушки по сохранению обители привели к ее восьмидневному аресту в 1919 году.
не только работала в монастырской больнице, но и вела делопроизводство, следила за ремонтом и строительством зданий. 29 июля 1905 года послушница Антонина приняла иноческий постриг с именем Антония.
Матушка Антония была незаменимой помощницей настоятельницы и пользовалась любовью сестер обители. Когда скончалась престарелая игумения Евлампия, монахини единогласно избрали ее настоятельницей. Святейший Синод указом от 12 мая 1912 года утвердил инокиню Антонию в этой должности, а 15 июля того же года, отметив ее «отличную службу», возвел в сан игумении.
Начавшаяся Первая мировая война отразилась и на жизни Крестовоздвиженского женского монастыря. В Саратов стали прибывать беженцы из прифронтовых губерний, раненые. Всегда откликавшаяся на боль ближнего, матушка Антония приютила в обители 30 сирот-беженцев, организовала сбор и отправку посылок на фронт. Когда неприятель начал применять против наших войск отравляющий газ, в монастыре началось производство защитных масок. Получая их, войсковые командиры присылали
в ответ слова благодарности — вот две из многочисленных телеграмм, отправленных с передовых позиций на имя игумении Антонии: «Второй Астраханский казачий полк тронут до глубины души вниманием и заботой
к нему, приносит свою искреннюю благодарность Вам и Вашим жертвователям за чай, сахар и противогазные маски. Войсковой старшина Стрелков», «Маски получены. Шлем привет. Саратовские».
В 1915 году увеличился поток раненых в Саратов, и Святейший Синод указом
от 5 сентября предписал епископу Саратовскому Палладию (Добронравову) развертывать госпитали в епархиальных учебных заведениях и монастырях.
Но еще до этого в январе игумения Антония организовала в монастыре лазарет. В отчете о его деятельности, напечатанном в «Саратовских Епархиальных Ведомостях», было сказано, что работа здесь велась под руководством опытных врачей городских больниц. К уходу за ранеными привлекались студенты медицинского факультета, добровольные сиделки и сестры монастыря, а всю работу возглавляла настоятельница Антония. За период с 1 января по 1 августа 1915 года в лазарет поступило 536 раненых, выписалось 430 вылечившихся —
из них 131 человек вернулся в строй. Всем выписывающимся монастырь выдавал одежду, обувь и, если требовалось, деньги. Городской комитет попечения о раненых, проверявший работу лазарета, отметил хороший уход, стол и образцовый порядок. Лазарет просуществовал до конца 1918 года.
25 июня 1915 года игумении Антонии (Заборской) епископом Саратовским и Царицынским Палладием было преподано благословение и вручена грамота,
в которой отмечались заслуги настоятельницы Крестовоздвиженского монастыря в деле оказания помощи раненым. 6 мая 1916 года матушка Антония была награждена наперсным крестом из кабинета Императора Николая II.
По годовому отчету за 1917 год в монастыре было 17 монашествующих,
16 послушниц, 7 схимонахинь, 41 нештатная монахиня, 333 нештатные послушницы. Работали мастерские, школа, сестры трудились на Гусельском хуторе.
20 июня 1917 года Временное правительство издало распоряжение
о прекращении работы церковно-приходских школ и о передаче их в ведение Министерства народного просвещения. Это очень обеспокоило матушку Антонию. Опасаясь, что педагоги из МНП могут нарушить сложившуюся методику религиозно-нравственного воспитания в ее школе, она обратилась
в Городскую управу с письмом, в котором поставила условие, что в школу
при обители учителя должны назначаться с ее согласия и наблюдение
за воспитанием учениц должно остаться за монастырем. Но в 1918 году школа,
в которой за 77 лет существования выучились сотни детей из беднейших слоев населения, была закрыта.
1918 год резко изменил жизнь обители. Монастырь потерял пожертвованные ему в свое время угодья и огороды на реке Гуселке, нависла угроза конфискации помещений обители. 13 ноября 1918 года игумения Антония вынуждена была обратиться в Губисполком с письмом — она пыталась защитить женскую обитель. Она писала, что в монастыре корпуса заняты лазаретом и рабочими, а
в остальных проживает 450 престарелых и больных монахинь, которые пекут хлеб, работают в лазарете, шьют и фактически составляют трудовую общину.
Стараясь избежать закрытия древней Крестовоздвиженской церкви, матушка создала церковно-приходскую общину из горожан, но 5 апреля 1919 года власти все же закрыли ее под предлогом необходимости хранения здесь как музейных редкостей церковных ценностей из закрываемых храмов.
Все эти хлопоты матушки по сохранению обители привели к ее восьмидневному аресту в 1919 году.
Хотя некоторые послушницы ушли из монастыря в мир, в нем оставалось еще много насельниц. Чтобы заработать на хлеб и избежать окончательного закрытия и выселения из обители, игумения Антония и сестры вынуждены были создать Крестовоздвиженскую трудовую женскую артель на базе трёх оставшихся мастерских — одеяльной, швейной и вышивальной.
24 декабря был утвержден устав этой артели, которая выполняла государственные и частные заказы.
24 декабря был утвержден устав этой артели, которая выполняла государственные и частные заказы.
На территории монастыря осталась только одна действующая церковь — Никольская, где служил священник Владимир Захаркинский. Некоторые послушницы, решившие посвятить свою жизнь служению Богу, жаждали иноческого пострига, и матушка Антония помогала им исполнять это желание.
В Никольском храме стали совершаться постриги.
В начале 20-х годов матушка Антония поддерживала средствами и добрым словом всех, кто тянулся к ней за укреплением в вере Господней, за советом и сочувствием. Среди тех, кого она поддерживала и опекала, были мирские лица, особенно женщины, духовенство, лишенное возможности служить, и даже архиереи. Матушка Антония и сестры материально помогали сосланным епископам — Саратовскому Досифею (Протопопову), Балашовскому Андрею (Комарову), Вольскому Григорию (Козыреву), Сердобскому Петру (Соколову); также они организовывали передачи священнослужителям и в тюрьму.
Все это не осталось незамеченным властями. 22 июля 1927 года игумения Антония и ее ближайшие помощницы были арестованы. Их обвинили в том, что трудовая артель превратилась в монастырь, что здесь проводились постриги и монахини посещали храм. 17 февраля 1928 года настоятельница была выслана
в Марийскую область сроком на три года. Отбыв один срок в Йошкар-Оле, она получила еще дополнительный и была отправлена в Бугуруслан с запрещением в дальнейшем жить в Москве и центральных областях России.
Только в 1933 году матушка Антония вернулась в Саратов. Монастырь уже был занят детским домом. Оставшиеся монахини по несколько человек жили
на частных квартирах на окраинах города, зарабатывая на хлеб рукоделием, чтением Псалтири по усопшим, а престарелые сестры порой жили и «Христовым именем» — милостыней. К доброй, отзывчивой матушке Антонии, поселившейся у своей племянницы, Лидии Александровны Москвичевой, вновь потянулись и монахини, и все те, кто нуждался в ее наставлениях и духовной помощи.
12 ноября 1941 года она была в третий раз арестована. Семидесятитрехлетнюю старицу и еще 6 монахинь обвинили в антисоветской деятельности. Матушка Антония не выдержала допросов, и 5 июня 1942 года, во время следствия, закончился ее крестный путь (по материалам архивно-следственного дела ОФ 12618).
Игумения Антония (Заборская) всегда чувствовала ответственность за души порученных ей сестер, помогала им даже вне монастырских стен соблюдать иноческие обеты. Она, несмотря на трудности и невзгоды, до конца исполнила свой долг настоятельницы. (Из публикации Ольги Пудовочкиной «Крест игумении Антонии», опубликованной на сайте «Православие и современность»)
В Никольском храме стали совершаться постриги.
В начале 20-х годов матушка Антония поддерживала средствами и добрым словом всех, кто тянулся к ней за укреплением в вере Господней, за советом и сочувствием. Среди тех, кого она поддерживала и опекала, были мирские лица, особенно женщины, духовенство, лишенное возможности служить, и даже архиереи. Матушка Антония и сестры материально помогали сосланным епископам — Саратовскому Досифею (Протопопову), Балашовскому Андрею (Комарову), Вольскому Григорию (Козыреву), Сердобскому Петру (Соколову); также они организовывали передачи священнослужителям и в тюрьму.
Все это не осталось незамеченным властями. 22 июля 1927 года игумения Антония и ее ближайшие помощницы были арестованы. Их обвинили в том, что трудовая артель превратилась в монастырь, что здесь проводились постриги и монахини посещали храм. 17 февраля 1928 года настоятельница была выслана
в Марийскую область сроком на три года. Отбыв один срок в Йошкар-Оле, она получила еще дополнительный и была отправлена в Бугуруслан с запрещением в дальнейшем жить в Москве и центральных областях России.
Только в 1933 году матушка Антония вернулась в Саратов. Монастырь уже был занят детским домом. Оставшиеся монахини по несколько человек жили
на частных квартирах на окраинах города, зарабатывая на хлеб рукоделием, чтением Псалтири по усопшим, а престарелые сестры порой жили и «Христовым именем» — милостыней. К доброй, отзывчивой матушке Антонии, поселившейся у своей племянницы, Лидии Александровны Москвичевой, вновь потянулись и монахини, и все те, кто нуждался в ее наставлениях и духовной помощи.
12 ноября 1941 года она была в третий раз арестована. Семидесятитрехлетнюю старицу и еще 6 монахинь обвинили в антисоветской деятельности. Матушка Антония не выдержала допросов, и 5 июня 1942 года, во время следствия, закончился ее крестный путь (по материалам архивно-следственного дела ОФ 12618).
Игумения Антония (Заборская) всегда чувствовала ответственность за души порученных ей сестер, помогала им даже вне монастырских стен соблюдать иноческие обеты. Она, несмотря на трудности и невзгоды, до конца исполнила свой долг настоятельницы. (Из публикации Ольги Пудовочкиной «Крест игумении Антонии», опубликованной на сайте «Православие и современность»)
Икона Собора саратовских Святых. В правой верхней группе – первая слева преподобномученица Антония (Заборская).
На 2011 год в синодик с именами пострадавших за веру на саратовской земле были внесены 1029 человек. В их числе 34 архиерея, 33 инока (из них 25 в священном сане), 32 протоиерея, 223 священника, 3 игумении, 176 инокинь, 27 диаконов, 42 псаломщика, 322 мирянина, 137 мирянок. Формулировки обвинений стандартны: «за участие в антисоветской группировке церковников», «клевета
на колхозный строй», «участие в контрреволюционной группировке церковников», «за требования возвращения церкви верующим».
на колхозный строй», «участие в контрреволюционной группировке церковников», «за требования возвращения церкви верующим».
10 секунд кинохроники
набережной старого Саратова
набережной старого Саратова
~
Из материала «Аккумулятор памяти», опубликованном на сайте «Православие и современность», о саратовском краеведе Геннадии Григорьевиче Кузнецове.
«По словам Геннадия Кузнецова, в первые послереволюционные годы отношения Церкви и провинциальной власти были очень причудливыми. Они
во многом зависели от тех, кто начальствовал на местах.
— Представим, что человек вырос в традиционной православной культуре, впитал понятия о добре и зле, которые были приняты. Не может же он моментально ото всего отречься, все забыть, — рассуждает краевед.
Настоящей находкой Геннадия Григорьевича, иллюстрирующей двойственность того времени, стал материал о работе колокольной комиссии <Саратовской губернской комиссии по обследованию эвакуированных колоколов>.
— В годы Первой мировой войны при отступлении русских войск из Галиции, Бессарабии и Волыни с церквей были сняты колокола и эвакуированы
по железной дороге в тыл — Саратов и Царицын, — рассказывает Геннадий Григорьевич. — Во время наступления Добровольческой армии генерала Деникина все колокола были переправлены из Царицына по Волге в Саратов.
В результате в 1918–1919 годах в помещениях Крестовоздвиженского женского монастыря, переоборудованных под склады, образовался колокольный фонд из более чем десяти тысяч колоколов.
И вот в годы, когда в силу вступил ленинский декрет об отделении Церкви
от государства и начались первые гонения на духовенство и верующих,
в Саратове 800 колоколов разного веса выделяется советской властью
для передачи в храмы в бесплатное и бессрочное пользование.
Верующие Саратовской губернии могли получить колокола, направив
в образованную колокольную комиссию документы, справки и удостоверения
о выполненных повинностях, в том числе хлебной, — и все это происходило
в тяжелом 1920 году, незадолго до голода, разразившегося в Поволжье». <«Меж тем некоторые прошения церквей были не удовлетворены, зато широко отпускались комиссией во временное бесплатное пользование «различным организациям колоколов малого веса для оборудования сигнализаций (артчасть военкомата, детские колонии, театры и клубы, совхозы и др.)».>
«По словам Геннадия Кузнецова, в первые послереволюционные годы отношения Церкви и провинциальной власти были очень причудливыми. Они
во многом зависели от тех, кто начальствовал на местах.
— Представим, что человек вырос в традиционной православной культуре, впитал понятия о добре и зле, которые были приняты. Не может же он моментально ото всего отречься, все забыть, — рассуждает краевед.
Настоящей находкой Геннадия Григорьевича, иллюстрирующей двойственность того времени, стал материал о работе колокольной комиссии <Саратовской губернской комиссии по обследованию эвакуированных колоколов>.
— В годы Первой мировой войны при отступлении русских войск из Галиции, Бессарабии и Волыни с церквей были сняты колокола и эвакуированы
по железной дороге в тыл — Саратов и Царицын, — рассказывает Геннадий Григорьевич. — Во время наступления Добровольческой армии генерала Деникина все колокола были переправлены из Царицына по Волге в Саратов.
В результате в 1918–1919 годах в помещениях Крестовоздвиженского женского монастыря, переоборудованных под склады, образовался колокольный фонд из более чем десяти тысяч колоколов.
И вот в годы, когда в силу вступил ленинский декрет об отделении Церкви
от государства и начались первые гонения на духовенство и верующих,
в Саратове 800 колоколов разного веса выделяется советской властью
для передачи в храмы в бесплатное и бессрочное пользование.
Верующие Саратовской губернии могли получить колокола, направив
в образованную колокольную комиссию документы, справки и удостоверения
о выполненных повинностях, в том числе хлебной, — и все это происходило
в тяжелом 1920 году, незадолго до голода, разразившегося в Поволжье». <«Меж тем некоторые прошения церквей были не удовлетворены, зато широко отпускались комиссией во временное бесплатное пользование «различным организациям колоколов малого веса для оборудования сигнализаций (артчасть военкомата, детские колонии, театры и клубы, совхозы и др.)».>
~
1920-е годы. Из личного архива Олега Митрохина
Снос Крестовоздвиженской церкви. Начало 1930-х годов. Фотография братьев Леонтьевых
7
«Красный городок»
ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК В МОНАШЕСКИХ КЕЛЬЯХ
ПОСЕЛИЛИСЬ БЕСПРИЗОРНИКИ
И ДЕТИ РЕПРЕССИРОВАННЫХ В 1930-е РОДИТЕЛЕЙ
ПОСЕЛИЛИСЬ БЕСПРИЗОРНИКИ
И ДЕТИ РЕПРЕССИРОВАННЫХ В 1930-е РОДИТЕЛЕЙ
«Вот она Покровская улица, а вот здесь, вот здесь, вот второе окошечко на втором этаже, то есть первое окошечко на втором этаже, и с той стороны окно, угловая моя кровать здесь стояла. Так вот это вот всё было снесено. И вот видите ворота, вот сейчас эти ворота остались. Вот эти ворота остались…» Из воспоминаний выпускницы детского дома
«В годы гражданской войны в Саратов стремились, как к хлебному району, беспризорные из голодных северных и центральных губерний. Голод в Поволжье увеличил в несколько раз в Саратове армию беспризорных. Здесь сотнями и тысячами искали убежища от надвигающегося призрака голода и смерти дети заволжских степей. Целыми эшелонами в 1921-м году отправляли
из Саратова детей на Украину и в центральную Россию. Но всех не отправить. Заволжская степь постепенно в течение всей зимы, группами и
по одиночке, пешком и на вагонных подмостках неумолимо наводняла Саратов голодными детьми. У многих сотен детей родители погибли голодной смертью, для них родина была потеряна, путь к возвращению отрезан. Они осели в саратовских детдомах и в приемниках. 10 января 1925 года последовал приказ губисполкома - организовать Детский красный городок в помещениях бывшего епархиального училища <на Большой Сергиевской улице>. На основании плана соцвоса решено было в Красном городке организовать интернат на 600 человек детей обоего пола, школу и мастерские…» («На путях к общественному воспитанию детей (практика работы саратовского Красного детского городка)». М., 1930)
Большую подготовительную работу к созданию первого в городе детского дома проделал врач П.Н.Соколов. 1 октября 1924 года, выявив основные «очаги» проживания в Саратове беспризорников, с помощью комсомольских активистов он провел масштабную перепись - как детей, так и взрослых. От самодельных окопов на берегу Волги до крупных самозахваченных зданий - например, на углу Часовенной улицы и Октябрьской (возможно, здание бывшего Учебно-заработного дома).
Согласно этой переписи, опубликованной в 1925 году, в Саратове обнаружились 1257 детей обоего пола, из которых 564 уже содержались в спецприемниках. Пики пополнения армии беспризорников приходились на 1921 и 1924 г.г., а основным континенгентом были беженцы с левой стороны Волги - дети немецких колонистов и русских крестьян. Хотя нередки были и исключения.
В книге Соколова приводится такой случай: «Мальчик, 16 л., обитатель брошенной уборной пассажирского вокзала, рассказывает, что в 21 году его вся семья поехала тоже от голода в Ташкент; по дороге отец и мать умерли; он попал в д. дом в г. Черкасах Киевской губернии; дом был расформирован, дети эвакуированы, и он прибыл (очевидно, после долгого странствия) в г. Саратов».
В 1932 году детский дом переехал в здания бывшего женского монастыря, где всё было подготовлено монашками и для житья, и для хозяйственных работ.
из Саратова детей на Украину и в центральную Россию. Но всех не отправить. Заволжская степь постепенно в течение всей зимы, группами и
по одиночке, пешком и на вагонных подмостках неумолимо наводняла Саратов голодными детьми. У многих сотен детей родители погибли голодной смертью, для них родина была потеряна, путь к возвращению отрезан. Они осели в саратовских детдомах и в приемниках. 10 января 1925 года последовал приказ губисполкома - организовать Детский красный городок в помещениях бывшего епархиального училища <на Большой Сергиевской улице>. На основании плана соцвоса решено было в Красном городке организовать интернат на 600 человек детей обоего пола, школу и мастерские…» («На путях к общественному воспитанию детей (практика работы саратовского Красного детского городка)». М., 1930)
Большую подготовительную работу к созданию первого в городе детского дома проделал врач П.Н.Соколов. 1 октября 1924 года, выявив основные «очаги» проживания в Саратове беспризорников, с помощью комсомольских активистов он провел масштабную перепись - как детей, так и взрослых. От самодельных окопов на берегу Волги до крупных самозахваченных зданий - например, на углу Часовенной улицы и Октябрьской (возможно, здание бывшего Учебно-заработного дома).
Согласно этой переписи, опубликованной в 1925 году, в Саратове обнаружились 1257 детей обоего пола, из которых 564 уже содержались в спецприемниках. Пики пополнения армии беспризорников приходились на 1921 и 1924 г.г., а основным континенгентом были беженцы с левой стороны Волги - дети немецких колонистов и русских крестьян. Хотя нередки были и исключения.
В книге Соколова приводится такой случай: «Мальчик, 16 л., обитатель брошенной уборной пассажирского вокзала, рассказывает, что в 21 году его вся семья поехала тоже от голода в Ташкент; по дороге отец и мать умерли; он попал в д. дом в г. Черкасах Киевской губернии; дом был расформирован, дети эвакуированы, и он прибыл (очевидно, после долгого странствия) в г. Саратов».
В 1932 году детский дом переехал в здания бывшего женского монастыря, где всё было подготовлено монашками и для житья, и для хозяйственных работ.
1926 год. Торговля арбузами у Ленинского возвоза. Из архива Олега Митрохина
«Вот посмотрите, как выглядела наша набережная, вот. Это же чудо, это же чудо.
Туда бегали мальчишки, скрывались от наказаний, и воровали здесь арбузы,
и как она называется, рыбешка, – вобла, вобла».
Из воспоминаний выпускницы детского дома
Туда бегали мальчишки, скрывались от наказаний, и воровали здесь арбузы,
и как она называется, рыбешка, – вобла, вобла».
Из воспоминаний выпускницы детского дома
«Интереснейшей личностью был Василий Иванович, директор детского дома. Внешне строгий, даже жестковатый, он был в действительности на редкость веселым и увлекающимся человеком. Вырос в деревне, в многодетной бедной семье. Василий Иванович Шутов не получил высшего образования, но выделялся среди работников детдома широкой образованностью. Любил говорить: «Одних учат, другие сами учатся...» Директором «Красного городка» он стал не случайно. В ту пору, когда он плавал механиком, по пароходам пряталось немало беспризорников, искавших по берегам Волги уголки, где можно было бы найти приют, прокормиться. Ведь далеко не сразу и не везде смогли определить в детские дома ребят, оставшихся без родителей. Около Василия Ивановича им было тепло: жалел, помогал, чем мог, последним куском... Нет, не случайно Шутов стал директором детского дома. Узрели в нем редкую душевную чуткость». (Из книги Абрама Яковлевича Вольфа «Родом из «Красного городка»).
Воспитаники детского дома "Красный городок" Вася Леньшин и Антон Рожик на крыше главного корпуса детского дома" 1938-1939 гг.
Многие воспитанники «Красного городка» героически проявили себя на фронтах Великой Отечественной войны. Антон Рожик (на фото)
в 1942 году был призван в ряды РККА. В звании младшего лейтенанта командовал батареей.
За проявленный героизм при форсировании Днепра был награжден Орденом Отечественной войны II степени. 16 августа 1944 года он был тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Его товарищ и бывший беспризорник Вася Леньшин погиб под Смоленском, предположительно,
в 1944 году.
«Так что же отличало наш «Красный городок», как и на чем мы воспитывались? Прежде всего, на мой взгляд, самостоятельность. Дети сами избирали представителей от своего коллектива в детский совет городка, штаб пионерской дружины и комитет комсомола. Все вопросы детского управления, трудового воспитания, организации внеклассной работы, проведения праздников, спортивных соревнований, самообслуживания решал детский совет и выходил на заседание педагогического совета с просьбой утвердить принятое им решение. Замечу, что в детский совет входили и некоторые ребята с плохим поведением — это помогало им исправиться. Так, в состав детсовета ввели Васю Леньшина, который был «организатором» воровства в детдоме и школе, верховодил среди бывших беспризорников. И что же? Прошло время. Васю Леньшина избрали председателем детского совета «городка». В годы войны он стал танкистом и геройски погиб в бою под Смоленском». (Из книги Абрама Яковлевича Вольфа «Родом из «Красного городка»).
в 1942 году был призван в ряды РККА. В звании младшего лейтенанта командовал батареей.
За проявленный героизм при форсировании Днепра был награжден Орденом Отечественной войны II степени. 16 августа 1944 года он был тяжело ранен и отправлен в госпиталь. Его товарищ и бывший беспризорник Вася Леньшин погиб под Смоленском, предположительно,
в 1944 году.
«Так что же отличало наш «Красный городок», как и на чем мы воспитывались? Прежде всего, на мой взгляд, самостоятельность. Дети сами избирали представителей от своего коллектива в детский совет городка, штаб пионерской дружины и комитет комсомола. Все вопросы детского управления, трудового воспитания, организации внеклассной работы, проведения праздников, спортивных соревнований, самообслуживания решал детский совет и выходил на заседание педагогического совета с просьбой утвердить принятое им решение. Замечу, что в детский совет входили и некоторые ребята с плохим поведением — это помогало им исправиться. Так, в состав детсовета ввели Васю Леньшина, который был «организатором» воровства в детдоме и школе, верховодил среди бывших беспризорников. И что же? Прошло время. Васю Леньшина избрали председателем детского совета «городка». В годы войны он стал танкистом и геройски погиб в бою под Смоленском». (Из книги Абрама Яковлевича Вольфа «Родом из «Красного городка»).
Встреча выпускников детского дома «Красный городок». 1986 год, Набережная Космонавтов.
Утренник в честь празднования годовщины Великой Октябрьской революции. 1946 или 1947 год
Одним из выпусников «Красного городка» был известнейший саратовский футболист, хоккеист и тренер Юрий Николаевич Стрелков, чьи родители после продажи в 1934 году Китайско-Восточной железной дороги перебрались из Харбина
в Москву, где были арестованы, а вскоре и расстреляны.
В официальных протоколах матчей нападающий Юрий Стрелков числился по 1936 году рождения, однако на самом деле он родился годом раньше: «Меня привезли в Саратов после войны
с документом, где не был указан год рождения. Юра Стрелков, и все. Отправили на медкомиссию, посмотрели зубы, кости и назначили мне на вид 1936-й, а местом рождения указали «город Саратов». Мне – коренному москвичу! Но спорить тогда было не о чем, мои родители уже лежали в могиле, расстрелянные в Бутово, а брат отца, Александр Иванович, даже не сделал попытки найти меня ни в одном из детских домов. Приехав
в СССР, он работал начальником ЦДКА, а когда понял, чем дело пахнет, эмигрировал в Польшу, где служил в армии, дослужился до подполковника, после войны вернулся в Советский Союз, жил в Жуковском, и первое письмо я от него получил в Саратове – когда это стало совсем безопасно, общаться
с сыном врагов народа. Писал: так-то и так-то, сын ли вы того самого Николая Ивановича. Я его и послал куда подальше. Так вот, почти 35 лет я добивался, чтобы точно узнать, когда родился. Переписка – томами. И вот наконец-то получаю письмо: в таком-то ЗАГСе Москвы хранится запись о моем рождении. Я приезжаю в Москву, девять утра, окошечко открывается, девушка меня выслушала и говорит: вы идите, оставьте свой телефон, а я вам позвоню, когда найду. Подождете до завтра, спрашивает. Спрашиваете, елки-палки! Девушка, я 35 лет ждал, еще пять лет до пенсии точно могу подождать. Посмотрите, говорю, записи в районе 6 апреля 1935 года. Приезжаю к тетке, вечером звонок, нашли – 6 апреля 1935 года. Хорошо, стул рядом стоял, я за него схватился, а то упал бы. На следующее утро купил коробку конфет, цветы, приехал снова в ЗАГС
за документом, девушка показала мне амбарную книгу, вижу, вот он я – Юрий Николаевич Стрелков, город Москва, сын Николая Ивановича». (Из книги Станислава Гридасова «Кристальные люди»).
Использованы цитаты и фотографии из работы «Ландшафты памяти: опыт прочтения фотоальбомов» П.Романова и Е.Ярской-Смирновой
в Москву, где были арестованы, а вскоре и расстреляны.
В официальных протоколах матчей нападающий Юрий Стрелков числился по 1936 году рождения, однако на самом деле он родился годом раньше: «Меня привезли в Саратов после войны
с документом, где не был указан год рождения. Юра Стрелков, и все. Отправили на медкомиссию, посмотрели зубы, кости и назначили мне на вид 1936-й, а местом рождения указали «город Саратов». Мне – коренному москвичу! Но спорить тогда было не о чем, мои родители уже лежали в могиле, расстрелянные в Бутово, а брат отца, Александр Иванович, даже не сделал попытки найти меня ни в одном из детских домов. Приехав
в СССР, он работал начальником ЦДКА, а когда понял, чем дело пахнет, эмигрировал в Польшу, где служил в армии, дослужился до подполковника, после войны вернулся в Советский Союз, жил в Жуковском, и первое письмо я от него получил в Саратове – когда это стало совсем безопасно, общаться
с сыном врагов народа. Писал: так-то и так-то, сын ли вы того самого Николая Ивановича. Я его и послал куда подальше. Так вот, почти 35 лет я добивался, чтобы точно узнать, когда родился. Переписка – томами. И вот наконец-то получаю письмо: в таком-то ЗАГСе Москвы хранится запись о моем рождении. Я приезжаю в Москву, девять утра, окошечко открывается, девушка меня выслушала и говорит: вы идите, оставьте свой телефон, а я вам позвоню, когда найду. Подождете до завтра, спрашивает. Спрашиваете, елки-палки! Девушка, я 35 лет ждал, еще пять лет до пенсии точно могу подождать. Посмотрите, говорю, записи в районе 6 апреля 1935 года. Приезжаю к тетке, вечером звонок, нашли – 6 апреля 1935 года. Хорошо, стул рядом стоял, я за него схватился, а то упал бы. На следующее утро купил коробку конфет, цветы, приехал снова в ЗАГС
за документом, девушка показала мне амбарную книгу, вижу, вот он я – Юрий Николаевич Стрелков, город Москва, сын Николая Ивановича». (Из книги Станислава Гридасова «Кристальные люди»).
Использованы цитаты и фотографии из работы «Ландшафты памяти: опыт прочтения фотоальбомов» П.Романова и Е.Ярской-Смирновой
Улица Покровская (Лермонтова). Въездные ворота Крестовоздвиженского монастыря и здания,
приспособленные под детский дом
приспособленные под детский дом
8
Строительство гостиницы «Словакия»
ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ДЕТИ НА КЛАДБИЩЕ ПЛЯСАЛИ
1965 год. Улица Лермонтова. Областная глазная больница в бывшем корпусе монастыря.
Фотография Германа Рассветова
Фотография Германа Рассветова
Кроме уничтоженных в 1930-е годы двух церквей, Никольской и Крестовоздвиженской, монастырские здания продолжали служить теперь уже советскому народу почти до конца 1970-х годов. Бывший детский дом «Красный городок» в 1950-е был перепрофилирован в профтехучилище, а в угловой часовне и бывших кельях расположилась областная глазная больница, в которой работала замечательный врач-офтальмолог Валентина Федорова, ученица легендарного Святослава Федорова (в 1974-м году она делала операцию и автору этих строк).
Решительный снос зданий начался во второй половине 1970-х, когда на этом месте было решено построить гостиницу «Турист» (впоследствии переименованную в братскую «Словакию»). При этом арка ворот обители была сохранена главным инженером проекта гостиницы Михаилом Алексеевичем Яковлевым.
Решительный снос зданий начался во второй половине 1970-х, когда на этом месте было решено построить гостиницу «Турист» (впоследствии переименованную в братскую «Словакию»). При этом арка ворот обители была сохранена главным инженером проекта гостиницы Михаилом Алексеевичем Яковлевым.
1986 год. Фотография Виктора Сокирко
Иван Бошняк. Картина неизвестного художника XVIII века.
Хранится в Радищевском музее
Хранится в Радищевском музее
Когда рытье гостиничного котлована дошло до уровня XVII – XVIII веков, времени действующего на тот момент монастырского кладбища, беготня по могилам стала одним из самых любимых занятий мальчишек, живших в окрестных домах. Мой сосед по двору Андрей Мельников (нам было лет по 8-9) так вспоминал эти дни: «Лазали везде. И за зелеными яблоками на территорию глазной больницы, в том числе и по этой стройке по ее этажам. Сторожа нас гоняли. На месте строительства гостиницы от улицы Лермонтова шел значительный уклон к Набережной Космонавтов. Для ведения строительства площадка выравнивалась, забивались сваи. Высота отрытого котлована с стороны Лермонтова была метров 15. Работал экскаватор. Весь верхний край котлована был в квадратных отверстиях. Это были отрытые могилы. Причем шли они от верхнего края в глубь по 2-3 ряда, видимо, более поздние захоронения на территории монастыря наслаивались на сделанные ранее. Не могу сказать, собирались ли рабочими останки.
И производились ли перезахоронения. Но много лежащих истлевших обломков гробов, костей и черепов я видел. Один или два черепа из котлована мы принесли в свой двор. Бабки подняли крик. Конечно, обратно мы их на стройку не понесли. Не знаю даже, куда мы их дели. Хочется верить, что зарыли
в палисаднике в нашем дворе. Сейчас вспоминать, конечно, о сделанном нами, детьми, очень стыдно».
А я помню, что мы сделали, Андрей. Мы поставили череп на детскую горку и соревновались, кто точнее бросит в него камень, пока череп не раскрошился на мелкие кусочки.
На кладбище Крестовоздвиженского монастыря хоронили не только монашек, но и людей, принесших особую славу Саратову. К примеру, там был похоронен саратовский комендант, герой турецкой, прусской и шведской кампаний Иван Константинович Бошняк, организовывавший оборону города от войск Пугачева – «храбрый Бошняк», по выражению Александра Сергеевича Пушкина. Когда Саратов был уже занят пугачевцами, он сумел спасти знамена, казну, канцелярию и часть войск, оставшихся верными императрице.
Могила Бошняка, кстати, была утеряна уже к концу XIX века.
А кто ещё там был похоронен – Бог весть.
И производились ли перезахоронения. Но много лежащих истлевших обломков гробов, костей и черепов я видел. Один или два черепа из котлована мы принесли в свой двор. Бабки подняли крик. Конечно, обратно мы их на стройку не понесли. Не знаю даже, куда мы их дели. Хочется верить, что зарыли
в палисаднике в нашем дворе. Сейчас вспоминать, конечно, о сделанном нами, детьми, очень стыдно».
А я помню, что мы сделали, Андрей. Мы поставили череп на детскую горку и соревновались, кто точнее бросит в него камень, пока череп не раскрошился на мелкие кусочки.
На кладбище Крестовоздвиженского монастыря хоронили не только монашек, но и людей, принесших особую славу Саратову. К примеру, там был похоронен саратовский комендант, герой турецкой, прусской и шведской кампаний Иван Константинович Бошняк, организовывавший оборону города от войск Пугачева – «храбрый Бошняк», по выражению Александра Сергеевича Пушкина. Когда Саратов был уже занят пугачевцами, он сумел спасти знамена, казну, канцелярию и часть войск, оставшихся верными императрице.
Могила Бошняка, кстати, была утеряна уже к концу XIX века.
А кто ещё там был похоронен – Бог весть.
1990 год. Строительство второй очереди гостиницы. Новый котлован
В октябре 1990 года студенты саратовского истфака, среди которых были Станислав Збарасский и уже упомянутый ранее Сергей Уткин, решили обследовать новый котлован на месте строительства второго корпуса гостиницы «Словакия». Молодых людей, правда, интересовал не сам монастырь, а возможность найти «подземные ходы». Через 8 лет Сергей Уткин опубликует в одной из саратовских газет статью «Тайны заброшенного котлована», в которой опишет тогдашние находки – почти сохранившийся глиняный горшок времен строительства «третьего Саратова», глиняные блюда, чаши, кованые петли, ключи, замки, цепи, одну золотоордынскую монету и – снова и снова – человеческие останки бывшего монастырского кладбища.
Середина 1980-х. Строительство гостиницы и разрушающаяся часовня. Фотография Юрия Пузанова
22 августа 2006 года в помещении бывшей монастырской часовни была освящена церковь с престолом во имя Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. Начались богослужения.
Храм находится при Саратовском женском духовном училище, которое готовит, в том числе, сестер милосердия.
Храм находится при Саратовском женском духовном училище, которое готовит, в том числе, сестер милосердия.
Современный вид отреставрированного храма
Как это выглядит сейчас
Что мы хотим сделать
Проект реконструкции арки выполнил саратовский архитектор Николай Новичков (архитектурное бюро Snou Project)
Материал подготовил Станислав Гридасов
Руководитель проекта «Москва – Саратов»
Инициативная группа проекта «Порталы истории» :
Андрей Ботов, Станислав Гридасов, Татьяна Зайцева, Алексей Кашанин, Дмитрий Назимов, Николай Новичков, Ольга Руднева,
Игорь Сорокин, Анастасия Тарасова, Антон Хействер.
Андрей Ботов, Станислав Гридасов, Татьяна Зайцева, Алексей Кашанин, Дмитрий Назимов, Николай Новичков, Ольга Руднева,
Игорь Сорокин, Анастасия Тарасова, Антон Хействер.
Материал подготовлен в рамках проекта «Фотографии старого Саратова»
